Фигуры со стуком опускались на черные и белые клетки. Перед каждым ходом девочка морщилась и смешно выпячивала нижнюю губу – хотя играть самой с собой было скучно, она добросовестно старалась обдумывать каждый ход. Где-то мурлыкнуло радио, донеся обрывок прогноза погоды: "а в Осаке от тридцати до тридцати двух, без осадков" и замолчало снова.
Черный конь упрямо теснил белого короля, а девочка мрачнела. Здесь, на старой скамейке, наполовину скрытой в высокой траве, из ближайшего дома она была совсем незаметной, а прятаться ее заставила фасоль на обед. Казалось бы, какая мелочь, но запах готовящейся фасоли как будто расползся уже по всему двору и полетел в космос, чтобы даже космонавты помнили, какая это полезная, но, в сущности, гадкая вещь.
Окно в доме рядом хлопнуло расхлябанной рамой – звук разочарований, сколько раз он означал конец игры? – и девочка совсем съежилась. Белый король, словно тоже испугавшись, выскользнул из рук и рыбкой нырнул в траву.
– Ух ты. – шепотом то ли удивилась, то ли разочаровалась шахматистка. И, словно вызванный ее удивлением, во дворе появился мальчик.
На вид он был такого же возраста или чуть старше, но выглядел независимым. За ним явно не наблюдал строгий глаз, а потому курточка, совершенно не нужная, по мнению всех детей, была небрежно перекинута через плечо, рубашка с погончиками была украшена пушистыми семенами, а кеды и шорты были в налете пыли. Мальчик был худеньким и кудлатым, будто его давно не стригли.
Девочка, которую повторный стук рамы убедил в безопасности, в это время сползла со скамейки и копалась в траве, пытаясь отыскать беглеца. Вместо этого она наткнулась взглядом на две ноги – одна с подсохшей ссадиной, другая с царапиной, – и подняла глаза. Мальчик смущенно потоптался, смахнул с ссадины прилипшее семечко и заговорил:
– Это у тебя шахматы? Можно с тобой?
– Ага, вот только одной фигуры не хватает.
– Это какой? – мальчик бросил взгляд на стоящие на скамейке и доске фигуры, видимо, пересчитал их и тоже смешно поморщился. – Короля? Да он же самый бесполезный!
– Бесполезный, да еще и сбежал. – вздохнула девочка и поднялась из травы. – Теперь, наверно, не поиграть.
– Почему не поиграть? – встрепенулся мальчик и завертел головой, но тут же осекся, – Ой. Я, наверно, много вопросов задаю. А королем пусть вот она будет. – он лихо открутил с нагрудного кармана большую белую пуговицу.
– Подойдет... А нагоняя не будет?
– У... Но я думаю, что повезет, и пропажу пуговицы не заметят, как и бывает в приключении.
Девочка засмеялась и стала расставлять фигуры. Где-то снова ожило радио и заговорило о последней театральной постановке. На улице звонкий мальчишечий голос требовал позвать какого-то Акиру и выяснял, почему он не может подойти.
Играть оказалось интересно, но белой пуговице и ее хозяину не везло. Мальчик неловко улыбался, прежде чем сделать ход, словно спрашивая – "наверно, неправильно, но это же весело, да?".
Какой-то Акира увел свою мальчишечью ватагу на ближайший пустырь, откуда теперь орали еще больше. Радио пело о чудных горизонтах, прерываясь на рекламу новых шоколадок и распродажи в далеком Токио.
Пуговица, спасаясь от поражения, прыгнула в нагрудный карман, и мальчик примирительно поднял руки:
– Сдаюсь. Хорошо играешь. Можно будет прийти еще?
– Можно... – с едва заметной снисходительностью согласилась девочка.
– А сейчас пойду. До встречи.
Девочка почему-то промолчала, продолжая улыбаться, но уже бесхитростно. Улыбалась она ровно до того момента как на границе двора и внешнего мира мальчик растворился в струящемся от жары воздухе.
Опять.
Она вспомнила, что так и не успела спросить его имя. Кажется, этот вопрос не был в списке запрещенных, но все же...
Но он сказал "до встречи". Загадка, над которой бьются все ученые Города.
И на которую не обращают внимания дети...
Этот город давно прошел точку невозвращения. Пора было с этим смириться.